И так же, как пятьдесят один год назад, видел теперь я заполнившийся мутным туманом прозрачный куб "Хранилища Жизни". Но теперь передо мной был специальный экран, на котором можно было видеть без помех все, что происходит в камере.
Крышка гроба поднялась, та самая крышка, которую я так безуспешно пытался поднять силой воли, даже отчаянием.
И лицо Эры вздрогнуло. Ресницы шевельнулись. Нежные губы растянулись между ямками щек. Она улыбнулась!
Это было невероятно!
Незадолго до этого ледяная, мертвая, как метеорит, она ожила теперь в улыбке:
Глаза ее открылись, и она стала кого-то искать около себя. Потом сделала движение корпусом (ее мышцы уже были разогреты массажем, им была возвращена былая сила). От этого движения тело ее взмыло над гробом и повисло в тумане.
Теперь сквозь мутную пелену можно было разглядеть две отделившиеся одна от другой тени.
Наука Земли победила! Чудо свершилось! Но почему же чудо? Тринадцать тысяч лет?
Но ведь одноклеточные организмы, обнаруженные в вечной мерзлоте Земли, оживали спустя двести пятьдесят миллионов лет! Значит, не чудо, а явление природы, которым можно овладеть. И я сам тому первое доказательство. Но теперь не я один буду свидетелем древности.
На экране видно было, как озабоченно озирается Эра, конечно разыскивая меня. Она уже заметила исчезновение из камеры второго саркофага. Он был давно извлечен, чтобы на нем изучить всю технику марианского холодного сна.
Неон Петров подошел ко мне и тихо сказал:
— Ты можешь обратиться к ней, Инко. Она должна узнать твой голос, если: если память ее проснулась вместе с ней.
Неон испугал меня, и я поспешно позвал Эру через микрофон:
— Эра, родная! С добрым утром новой жизни!
— Инко?! Какое счастье! Ты уже проснулся? Где же ты? Кто нас разбудил? Люди или мариане?
— Люди, подруга моя! Люди, которые достигли того уровня развития, о котором мы для них мечтали.
— Как хорошо, — вздохнула Эра. — Но где же ты, почему я только слышу твой голос и не вижу тебя?
Я любовался лицом Эры на экране, сменой на нем радости, недоумения, тревоги, потом снова счастливой улыбки.
Профессор Неон Петров решительно открыл дверь в прозрачную камеру, столько времени запретную, и смело вошел в нее. Клубы пара вырвались ему навстречу и окутали нас, словно морозный воздух Антарктиды, ворвавшийся в теплое помещение.
— Приветствую тебя, дочь мудрых мариан, просветительница людей! сказал он на языке древних мариан, специально овладев им с помощью аппаратов "Черного Принца"
и моей с Далем консультации. — Приветствую тебя, гостью людей, вступающую в новую жизнь.
— Привет тебе, Человек, знающий наш язык. Но я могла бы сама говорить с тобой на одном из земных языков. Скажем, на языке людей Толлы или инков, наконец даже на языке шумеров.
— Лучше я буду говорить на твоем языке, самоотверженная Эра. Языки, о которых ты вспоминаешь, почти все забыты на Земле.
— Ты пугаешь меня. Человек. Я только что слышала голос моего Инко, но вижу только тебя. Что с ним? Жив ли? Не запись ли его голоса слышала я?
— Он жив и ждет тебя. Но я должен убедиться в твоем хорошем самочувствии прежде, чем подвергнуть тебя столь тяжелому потрясению.
— Потрясение? Ты правильно сказал на нашем языке? Почему потрясение? Не все удачно было с его пробуждением?
— С его пробуждением было все удачно.
— Значит, с моим? — догадалась Эра.
Неон помог Эре встать на пол камеры и научил пользоваться магнитными подошвами.
— Ты — Человек, пробудивший моего Инко? — спросила Эра, возясь с ботинками и поглядывая снизу вверх на Неона.
— Нет, не я, которого зовут Неон, а мой отец Даль.
— Он был стар, твой отец, когда пробуждал моего Инко? — осторожно спросила Эра, выпрямляясь.
Подошел Иван Петров, застенчиво глядя на прекрасную царевну из давней сказки.
— У него бородка как у моего Инко в юности, — кивнула в его сторону Эра.
— Это мой сын и первый помощник. Имя его Иван.
— Шумеры звали моего Инко Оанном. Где он? Ты не ответил, как давно твой отец разбудил его?
Неон медлил с ответом, и это намеренное промедление было подготовкой к тому, что должно было обрушиться на Эру.
— Мой отец Даль, первый знаток языка мариан, разбудил твоего Инко еще до моего рождения.
На минуту повисла тишина. Слышалось постукивание чьих-то магнитных подошв.
— Но у тебя взрослый сын! — с ужасом произнесла, наконец, Эра. — Или теперь вырастают быстрее?
— Прежде чем наши жрецы здоровья начнут знакомиться с тобой, чтобы оградить тебя от всех невзгод, ты увидишься со своим Инко.
На лице Эры легли решительные морщинки между бровей и по обе стороны губ.
— Я готова ко всему, — раздельно произнесла она.
Неон сделал знак, и я отделился от толпы встречающих Эру в новом тысячелетии и направился в прозрачную камеру. Я старался держаться прямо, почти отрываясь от магнитных подошв, которыми прищелкивал при каждом шаге.
Туман уже рассеялся, и Эра могла видеть меня.
Я был неоправданно слаб. Все два года, которые Неон после собственного пробуждения готовился к пробуждению Эры, я ни разу не рискнул посмотреть на себя в зеркало. Мне было страшно. Но свою белую бороду я мог видеть и без зеркала.
Конечно, ничего не стоило ее отрезать. Но разве в ней только было дело? Я старался, все эти годы живя предстоящей встречей с Эрой, поддерживать в себе бодрость. Никто прилежнее меня не занимался физическими упражнениями, бегом (и даже без дыхания!). Поэтому я выглядел моложе дряхлых стариков Галактиона и Песцова. Но все равно я представал перед Эрой глубоким старцем.